Камит Савай Рыбка инфекционная

                        Камит Савай   Рыбка инфекционная

          Была золотая осень, самый разгар уборки хлопка, все были на поле, кроме больных и совсем стариков, детей младше 12 лет. Школа наша, как обычно, не успев открыться 1 сентября 1973 года и сразу же 3 сентября закрылась для учеников 5-10 классов. Толком даже не успели с одноклассниками пообщаться. Дело в том, что на поле мы выходили не всем составом классов, а по месту жительства на свои бригады. А в нашей бригаде моих одноклассников было мало, в основном были только девочки. Поэтому, я ходил с соседскими мальчиками, двое старше были меня на один год, а один младше меня на один год. Одного звали Аби, укороченное от Абибилла, второго Камы, укороченное от Калмурза, третьего Тажан, от Таджибай, а меня полным именем Камыт, так как похожее "Камы" у нас уже был, "Кам" был слишком грубым, а "Ка" уже ничего не означало и было бы слишком коротко и непонятно.  Вот мы вчетвером и ходили вместе на уборку хлопка.   На поле выходили рано, чтобы пока не жарко поработать, нам давали дневную норму, которую мы должны были обязательно выполнить. Норма, конечно, давалась в соответствии с возрастом, чем старше, тем она была больше. Утром мама кормила нас, сама уходила на работу, она работала в детском садике в селе. Папа уходил на работу еще раньше, он работал водителем грузовика колхоза на молочно-товарной ферме. Старший брат, он был старше меня на три года, уходил на поле со своими. Он был в последнем 10-классе. Я уходил со своими, мы шли туда, куда накануне бригадир обычно определял нам участок. Это был обычно какой-то участок, который имел определенные границы и имел свое условное название. Название зависело от его размеров площади, места расположения и каких-то других обстоятельств. Например, «11 гектаров»,  значит площадь участка 11 гектаров, «Аска-сай башы» (в переводе с кыргызского означает – на верху каньона, где есть отвесная скала), «Шыйпандын он жагы» (в переводе с кыргызского – правая сторона от полевого стана), то есть все участки имели вот такие названия и их все знали где. Мы приходили утром конечно не первые, обычно, почти все уже работали, были видны только спины и головы работающих.

Наш бригадир Беги ака (дядя), как всегда, уже как обычно читал газету, подложив под свою задницу свою потрепанную рабочую тетрадь, где отмечал нас. Он всех замечал, всех наблюдал, даже читая газету. Он был высоким и черным мужчиной (ничем не отличался от коренных африканцев), глаза только блестели с желтыми редкими зубами (курил много папиросы), а голова была у него совсем лысая, поэтому всегда носил на голове маленькую узбекскую тюбетейку-топу. Лысую голову он обычно не любил показывать. Я однажды спор выиграл у одного сельчанина, который, оказывается, не знал, что наш бригадир абсолютно лысый. Он был очень строгим, злым бригадиром, все его боялись. Если провинился, то он не смотрел кто перед ним, мальчик, девочка, женщина или мужчина, матом крыл всех подряд, не взирая на лица. Отчасти конечно его доставали, с другой стороны, колхозное начальство требовало от него выполнение плана по уборке хлопка-сырца. Когда он ходил по рядам поля, то все молча работали. Как только он садился или уходил куда-то на время, то сразу поднимался шум-гам. Иногда приходили наши учителя, когда в самые горячие дни, тогда бригадир обычно уходил на полевой стан.

В начале уборки, когда много было раскрытых коробочек хлопчатника, еще можно выполнить норму, но когда поля убирают по несколько раз, то потом трудно выполнить норму даже лучшим уборщикам. Потом снижают норму постепенно. До обеда обычно работали ударно, хорошо собирали, иногда удавалось до обеда почти собрать норму. Собирали хлопок в «этеки», это большие узлы, привязанные к поясу, они были из плотного серого хлопкового материала. Когда эти узлы наполнялись, то уже удобно было на них сидеть, лежать, хлопок-то мягкий. Так вот, в обеденное время сдавали собранный хлопок, табельщик обычно ждал нас возле прицепа трактора, на которого были подвешены весы. Он взвешивал и записывал, сдающий потом хлопок выгружал на прицеп. В обеденное время, это длилось обычно недолго, может час на все, попить чайку с теми припасами, которые приносили каждый из дома и потом  полежать в тенёчке тутового дерева или на грядках хлопчатника. Воду холодную пили прямо с арыков, которых было много по всем участкам. После двух недель уборки давали первые деньги за сбор хлопка, платили, я помню, по две копейки за один сданный килограмм хлопка. То есть, выходило, если мы собирали в среднем по тридцать кг в день, то это шестьдесят копеек в день, а за пятнадцать дней получалось девять рублей. Из этих денег еще удерживали какие-то сборы и на руки давали где-то семь рублей. Правда, потом все меньше зарабатывали с уменьшением хлопка на полях. Но были и рекордсмены, которые собирали и по сто кг в день. А мы были не особо гордые, работали, сколько могли, не заставляли себя особо сильно. Много мы играли в разные игры. Когда нам деньги давали, вот то был праздник. Мама всегда знала почему-то, что нам дали деньги и вечером в тот же день требовала финансового отчета. Мы с братом отчитывались, не знаю, сколько он оставлял себе, но я обычно в начале оставлял по три рубля. Я эти три рубля клал в книжку свою, математику. Затем оставлял в связи с уменьшением сбора один рубль. Это чтобы потом не просить у мамы деньги на кино, мороженое, она обычно не давала на эти мероприятия и лакомства деньги. Нас было много, тогда пятеро, еще двое родились потом. Мне кажется, мама прекрасно знала, что мы недодаем ей и специально молчала. В начале уборки, когда побольше денег давали, она возмущалась чуть-чуть, что-то мало заработали,  но потом она обычно не говорила, брала то, что даем. Но, всегда она хвалила с юмором.

Так вот, в день получки у нас был праздник. Обычно перед обедом играли какую-то игру, и проигравший выполнял какую-то работу или поручение. Очень любили играть в игру, так называемую «количество проезжавших машин с определенными номерами». Тогда по дороге Ош-Фрунзе (бывшее название Бишкека), которая проходила через наше село Савай, поток машин был большой. Там, где начинался каньон вдоль  долины реки Шарихан-сай были оградительные бетонные стойки вдоль дороги, которые были соединены друг с другом толстыми двойными стальными канатами. Условия игры были такие: каждый из четырех выбирает по жребию определенный номер машин, из таких типов номеров машин Ошской области, как с дополнительной буквенной аббревиатурой  «ОША», «ОШБ», «ОШВ» и «ОШГ».  Самыми непопулярными были номера «ОШГ», так как они появились позже всех, и их было мало. А так, как повезет, редко, но было, что выигрывал и тот, кто с номерами «ОШГ». Вот мы вчетвером сидели на четырех стойках, считали  машины, проезжавшие в разные стороны, один отмечал на тетради, это обычно делал Камы. Тот, чей номер проезжал, радостно кричал, показывая на Камы, чтобы он не забывал отмечать. Тот, у кого в течении например получаса меньше всего проходило машин, тот проигрывал. Обычно проигравший и направлялся пешком, или если повезет на велосипеде в сельский магазин, чтобы купить несколько банок рыбных консервов «Килька в томате» (тогда одна банка стоила 41 копейки), печенья. Потом, когда гонец возвращался, то во время обеда не ходили туда, где обычно обедали все. А сидели вдали между грядками и ели свой, тогда мне казалось, очень богатый и вкусный обед. Потом спали на узлах, оставив одного на дозоре, правда однажды наш дозор тоже уснул и нас застал во время сладкого послеобеденного сна наш учитель физики Немат агай (учитель), который нас напугал своим громким голосом и гонял нас по полю. Мы спросонья каждый убежал в разные стороны, и долго приходили в себя после этого.

По вечерам гоняли футбол возле площадки рядом с заброшенной конюшней, стены которого служили перегородками поля, а с другой стороны тоже были старые стены. Получалась готовая закрытая площадка шириной метров двадцать, а в длину целых метров сто. Если даже мяч уходил на крышу конюшни, но когда он опускался на поле, то продолжали играть дальше с мячом. Вот я там пропадал после хлопка допоздна, иногда проводили чемпионаты между бригадами, играли даже при лунном свете, электрического освещения поля не было. Когда я приходил домой, то уже все обычно сидели после ужина кто перед телевизором, кто уже спал. Обычно бабушка давала мне ужин. Мама иногда ругала, что я так допоздна играю. Бабушку звали Асель, ей было тогда лет шестьдесят, она была невысокого роста, с прямым небольшим носом, волосы у нее уже были белые, ходила всегда в платке. А маме было тогда лет тридцать пять, она у меня была красивой женщиной, была очень общительная и шустрая, со всеми находила общий язык. Отец только зарабатывал деньги, остальное дома все делала и управляла мама.

Однажды, как обычно, возвратился слишком поздно после футбола домой. Ворота были закрыты, обычно они всегда были открыты и закрывали только на ночь. Я перелез через ворота и зашел вовнутрь двора, везде было темно. У нас было как, заходишь через калитку ворот, слева и справа напротив друг друга два дома и между ними  большой длинный двор. Зная, что обычно меня после футбола хорошо встречала только бабушка, то я начал звать бабушку, тарабаня во все двери. А двери, их было много, везде были закрыты на ключ. Я был очень пугливый, ночью в туалет ходил с бабушкой, иногда с младшей сестренкой, она злилась и караулила меня, возмущаясь иногда после моих долгих слезных уговоров и обещаний чего-то. Туалет был на краю огорода и ночью я боялся туда ходить один. Старший брат ругал меня, и я его боялся будить, маму тем более. Мне было тогда 13 лет, я громко плакал и  кричал, бегал по всему двору звал бабушку, потом стал звать всех по очереди, начиная от мамы, все было тщетно. Никто не откликался, было тихо как на кладбище. Я был в ужасе, начал думать, что все родные отвернулись от меня и уехали куда-то. Я начал кричать еще громче, еще громче плакать, уже и соседские собаки лаяли сильно от моих криков. Потом слышу, что кто-то кричит, уже на улице возле наших ворот. Я еще больше испугался. Слава Богу, это оказался наш сосед Ази ака(дядя), ему было за шестьдесят лет, с белой бородкой, небольшого роста и лицом с пятнами от какой-то болезни, услышав мои крики, он пришел узнать, не случилось чего-нибудь.

- Эй, Камыт, это ты, что случилось, спрашивает он меня. А я, увидев его еще больше начал реветь, и не мог долго объяснить, что происходит.

- Я вроде их видел вечером и все были дома, начал вспоминать он.

Вот тогда только, когда Ази ака пришел и начал разбираться, что к чему и начал кричать и звать бабушку и маму, то дверь в наш новый дом открылась и отсюда вышли смеясь все. Самой первой вышла бабушка. Ази ака начал их отчитывать, что нельзя так ребенка пугать. А бабушка и мама начали оправдываться насчет моей любви к ночному футболу.

Вот так проходили осенние теплые дни, пока однажды я заметил, справляя малую нужду, что цвет жидкости, которая обычно вытекает из моего организма, стал каким-то темным. И на поле стал уставать быстро. Вечером все повторилось снова и цвет не менялся, даже стал еще темнее. Я доложил бабушке.

- Ладно, ложись сынок, отдохни, не играй футбол. Может ты приболел, утром посмотрю, и потом может мама покажет доктору, - сказала бабушка.

Утром бабушка и мама вместе посмотрели на цвет мочи и начали обсуждать, что к чему. Мама пошла за соседкой, соседка наша была директором школы Разия эжеке (учительница), которая была очень грамотной и знала многие болезни и их лечение. Она пришла, посмотрела, приказала мне больше открыть глаза.

- О-о, видишь Ибадат (моя мама), белки-то глаз желтые сильно, твой сын заболел желтухой (болезнь Боткина), надо вести в инфекционную больницу,  вынесла вердикт и  поставила точный диагноз она.

И она была права, это потом когда подтвердился диагноз. Тогда многие дети болели желтухой, потому что, не кипяченную и не очищенную воду пили прямо с арыков на поле во время уборки хлопка, хотя мама и учителя говорили постоянно, что нельзя пить воду с арыков. Когда жарко и работаешь, разве эти предупреждения действуют. Вот и я заболел желтухой. Мама тем временем подняла тревогу, приехал с работы отец, что бывало редко, чтобы он утром так рано часов восемь был дома.

- Если у него желтуха,  то надо еще показать знахарю в Ак-Тереке, говорят, он режет под языком заболевшего, и испускает какую-то «черную кровь», вроде люди потом быстро исцеляются от желтухи, поэтому ты Толонбай (мой отец), свези его туда сначала и потом посмотрим, - предложила бабушка.

Затем мы на машине отца поехали в село Ак-Терек, это где-то 30 км от нашего села. Я был счастлив, что я поеду на машине отца, он нас очень редко возил, ему все было некогда со своими колхозными делами.

Я боялся знахаря, вдруг больно будет, хотя отец говорил:

- Знахарь просто немножко порежет под языком, ты не бойся, ты даже не заметишь, - успокаивал он меня.

Знахарем был такой милый маленький старичок, с таким светлым лицом, говорил тихо и убедительно, что сразу внушал доверие, и я немножко успокоился. Он посмотрел на меня, потом сказал:

- Я сейчас испущу «черную кровь», но тебе надо везти его к врачу, так как он у тебя давно болеет, - сказал он отцу.

Он быстро все сделал, я потом долго плевался кровью, потом кровь остановилась. Отец знахарю дал деньги, я не помню, сколько и мы вернулись обратно домой.

В тот же день после обеда, по настоянию соседки,  отец с мамой меня отвезли в областную инфекционную больницу в село Кашгар-Кыштак, это километров двадцать от села. Меня приняли сразу и положили в палату, где были еще трое больных, я был самым молодым. Один был узбек лет тридцати, два кыргыза, один заканчивал школу, второй был девятиклассником, все были из разных сел.

Меня начали интенсивно лечить, ставили капельницу, глотал таблетки. Здание нашего отделения было такое одноэтажное длинное здание, рядом были длинные скамеечки, там мы и обычно днем сидели. От того, что больница была инфекционная, посетителей вовнутрь не пускали. Обычно служащие больницы вызывали, если кто пришел, и общались с посетителями через форточку в дверях на выходе. Мама приходила каждый день то с братом, то с сестрой, однажды пришла с любимой бабушкой, которая потом плакала, увидев меня, и я заплакал.

Где-то я уже был в больнице дней пять, как-то однажды сидел я на улице, было еще тепло, и услышал, как разговаривают двое больных из нашего отделения, но из другой палаты. Одному лет пятьдесят, а второй чуть младше. Они были узбеками, их имена уже не помню, говорили по-узбекски, а я свободно говорил и понимал хорошо по-узбекски.

- Знаешь, есть оказывается один быстрый способ, как сделать так, чтобы быстрее вылечиться и желтые белки глаз от желтухи стали белыми в короткий срок, - сказал кто постарше младшему.

- Да ну, неужели кроме медицинских методов лечения есть народные способы, - удивился младший, с уважением посмотрев на старшего.

- Вот мне мама, ей лет восемьдесят, приехала из Андижана (город в Узбекистане), вчера рассказала про эти народные способы, я не поверил, о, Аллах (Бог), - сказал старший, вознеся свои руки на  небо.

- Я уже не могу, расскажите же быстрее, - не выдержал младший.

- Она сказала, почему это я так долго лежу в больнице с желтухой, уже месяц, чем тебя здесь лечат эти врачи, возмущалась она сильно, - сказал старший.

- Что-что, она права, дома столько дел осенью, а мы уже месяц кукуем в этой строго закрытой больнице, где все запрещено: бегать запрещено, ходить запрещено, курить запрещено, жареное нельзя, копченое нельзя, разговаривать с посетителями только через сетку, телевизора нет,  тюрьма а не больница, - возмущался младший.

- Так вот мама говорит, только ты никому не  говори, обещаешь, - сказал старший.

- Я клянусь Аллахом, никому не скажу, - обещал младший.

- Так вот, первый способ, надо съесть как минимум пять вшей, печень больного быстро вылечивается, эти вши надо съесть живыми, чтобы они живые попали в печень и уничтожили там бактерии, которые пожирают печень. Второй способ, надо смотреть целыми днями на белую рыбку, если все время смотреть, то через некоторое время желтизна глаз больного переходить в рыбку, она станет желтой, а белки глаз больного станут белыми, - заключил умным видом старший.

Услышав этот важный разговор двух узбеков, я начал думать, как достать вшей и белую рыбку, и не находил себе места. Во-первых, думал, кто же принесет мне вшей, мама точно не принесет, она скажет, лечись лекарствами, а  не всякими вшами. Бабушка бы принесла, нашла бы в селе вшей где-нибудь, ладно думал я, попрошу маму, чтобы она в следующий раз взяла с собой бабушку. А вот с белой рыбкой было посложнее, бабушка вряд ли сможет достать рыбку. Мама точно не принесет. Разве что папа, он бы мне не отказал, но он приходил он редко, один раз в четыре-пять дней. Особенно хотел, чтобы побыстрее достать белую рыбку, белки глаз у меня действительно были очень желтые. Каждый день смотрел в зеркало в коридоре, видел, что белки глаз все еще желтые и не собираются пока белеть.

На следующий день, к моей великой радости пришли мама с отцом. Я попросил маму отойти и шепнул на ухо отцу свою просьбу, едва дотягиваясь до форточки. Отец, услышав, мою просьбу весь как-то неопределенно ответил:

- Я тебе стопроцентно не обещаю, но постараюсь, - сказал отец.

- Не надо давать ему деньги, ему много чего кушать нельзя, - сказала мама за спиной отца.

- Не, он не деньги просит, что-то другое, - сказал отец.

- А что он тогда просит, - спросила моя строгая мама.

Я посмотрел на отца умоляюще, он ответил:

- Просит книгу, обманул он маму, против книги мама не возражала.

Я просил маму, чтобы она завтра взяла с собой бабушку. На что она тоже ответила неопределенно:

- Если моя начальница меня отпустит пораньше, то я ее возьму с собой, если нет, то потом на выходные.

Я все время думал о белой рыбке и не очень надеялся, что отец найдет. Тогда кыргызы очень редко ели рыбу. Я имею виду живую рыбу, кушали баранину, говядину, а вот свинину и рыбу нет.

И на базаре в Карасу (районный центр) я ни разу не видел, чтобы продавали живую рыбу. Вот вспомнил, по телевизору я видел, что есть маленькие рыбки для аквариумов. Цветных телевизоров в селе не было  тогда. Там они по-моему не белые. Говорили, что рыбки разных цветов. Интересно отец ищет белую рыбку, или как всегда ему некогда на ферме. Но я знал, что если отец что-то обещает, то он обязательно выполнял. Поэтому я еще надеялся, что он, может, найдет маленькую белую рыбку. Может в Оше (областной центр) найдет на базаре, думал я. Проходили дни, и я с нетерпением ждал бабушку и отца. Мама приходила каждый день и все удивлялась, что со мной, почему я так мало разговариваю с ней, не болит ли у меня что. Я говорил, что у меня ничего не болит, просто я уже хочу домой. Я тогда вообще первый раз в жизни лег в больницу.

Однажды, прошло три дня, как я говорил отцу про белую рыбку, уже было поздно, обычно посетителям запрещалось приходить после 19 часов, в районе девяти вечера, когда уже было темно, меня позвали к выходу. Я подошел к форточке и увидел радостное лицо отца. Я понял, что он достал все таки белую рыбку. Первым делом я кивал, дал ему понять и показывая рукой, изображая рыбу, молча спрашивал. Он поднял большой палец, и мы друг друга поняли. Отец мне дал небольшой пакет, он жестом показал,  типа открой и посмотри, я раскрыл, а там внутри был целлофановый белый маленький пакетик с водой, и там плавала маленькая белая рыбка. Я от радости чуть не выронил пакет, вы бы видели, как я радовался, хотел поцеловать отца, я еще хорошо не доставал форточку из-за моего роста, и это делать было невозможно.

- Спасибо тебе отец, где же ее достал, - спросил тихо я.

- Потом расскажу, возьми эту трехлитровую банку для рыбы, внутри корм есть для рыбы, - тоже тихо сказал он.

- Возьми это и почитай, делай так, как там записано, ну эту никому не показывай, особенно врачам, отберут ее у тебя, - шепнул отец и дал мне еще небольшую бумажку.

Я налил воду в банку, туда аккуратно перенес белую рыбку, размеры ее были меньше чем длина спички и положил под своей кроватью, чтобы никто не видел. Прочитал бумажку, которую дал мне отец, там была инструкция, чем кормить и как ухаживать за белой рыбкой, видимо хозяин этой белой рыбы написал.

На следующий день пришли мама с бабушкой, я теперь шептал бабушке свою просьбу. Мама вообще была в беспокойстве от того, что я секретничаю то с отцом, теперь с бабушкой.

- Отец купил тебе книги, что теперь у бабушки просишь, - она смотрела то на бабушку, то на меня удивленно.

Я не знал, что ответить, тут тоже бабушка выручила:

- Он хочет, чтобы я ему связала теплые носки, - сказала бабушка.

- Мог бы мне сказать, я купила бы тебе на базаре, - возмущалась мама.

Бабушка поцеловала меня и хитро улыбнулась, я понял, что она найдет этих вшей.

Я сначала обработал всех соседей по палате, чтобы они никому не сказали насчет рыбки. Спросили все, удивлялись,   для чего мне в больнице рыбка, не понимающе смотрели на меня. Потом я им объяснял, что я очень люблю свою рыбку и без нее я скучаю в больнице. Все потом смотрели на меня, как на пациента психбольницы, а не инфекционной больницы. Потом я слышал, как мой сосед узбек сказал еще одному нашему соседу:

- Бечора (бедненький), наверно к тому же, еще что-то у него с головой.

Соседи не хотели меня они расстраивать,  не говорили и не выдали мой секрет врачам и медсестрам.

В основном я четко знал, в какое время появляются врачи и медсестры, поэтому вытаскивал банку с любимой рыбкой именно в другое время. До утреннего обхода заведующего отделением делали всякие процедуры, потом обход врача, а  после обхода опять какие-то процедуры , в это время  нельзя было вытаскивать. Потом можно было до обеда, перед обедом обычно заглядывали медсестры, во время тихого часа можно было свободно смотреть, вечером до семи было опасно, а потом до утра без проблем, правда, в десять вечера отключали свет на отбой. Я смотрел на белую рыбку не отрывая глаз. Я назвал рыбку Аэлитой, тогда в селе появились телевизоры с таким названием.

Не прошло и три дня, пришли бабушка с мамой. Бабушка мне вручила баночку маленькую, завернутую в газету, я понял, что там внутри баночки есть вши.

- Смотри не выпускай их, наливай прямо в баночку с чаем или воду и выпей быстро, я тоже слышала, что это помогает от желтухи, - советовала она мне.

Я тихо ответил. Мама  с кем-то разговаривала оживленно  в это время.

После этого я пришел в палату и долго не решался насчет вшей. Раз эти уважаемые аксакалы говорят, бабушка тоже подтвердила, значит в этом что-то есть, они же говорили же, что это все народное лечение. Оставить вшей надолго было нельзя, я набрался смелости, налил в баночку резко компот и залпом все выпил, налил еще раз, выпил второй раз, посмотрел вшей в баночке не осталось. Потом полежал, все казалось, что внутри эти вши шевелятся и вот-вот будут жрать этих бактерий, или может уже кушают их. Потом, чтобы отвлечься от этих мыслей пошел на улицу, поиграть с ребятами на улице.

Каждый день потом смотрел в зеркало, не побелели ли глаза и на белую  рыбку Аэлиту, не пожелтела ли она. Иногда мне показалось, что глаза немножко побелели, белая рыбка может чуть пожелтела. Но я упорно продолжал делать то, что говорил тот старый узбек.

Все шло хорошо, я Аэлиту кормил по инструкции, воду менял. Однажды, уже прошло почти двадцать пять дней с момента появления рыбки, одна медицинская сестра случайно увидела банку с рыбкой. Я как раз лежал и смотрел на рыбку. Неожиданно, в совсем необычное время зашла она в палату без стука в дверь. Обычно медсестры стучали, и я успевал убрать баночку с рыбкой.

- А ну отдай сюда банку, рыболюб, - говорила она командным голосом. Я не любил ее, она была такая крупная, немножко грубая женщина, больно делала уколы.

- Не трогайте мою рыбку, она же никому не мешает, пожалуйста, - просил я.

- Ничего не знаю, если сейчас не отдашь, то я позову врача, и тебя завтра же выпишут отсюда без вылечивания и с позором, давай сюда, кому я сказала, - командовала она.

- Что будете делать с рыбкой, она же вам не нужна, пожалуйста, не трогайте Аэлиту, - просил я.

- Действительно, что вы привязались к этой рыбке, пусть мальчик любуется, -  поддержал меня сосед узбек.

- Я у вас не спрашиваю, меня за это ругает завотделением, здесь не дом народного целителя и не зоопарк, а областная инфекционная больница, - отрезала его медсестра.

Я вцепился в банку и почти уже плакал.

- Прошу вас, умоляю вас, оставьте, пожалуйста, рыбку, - просил я.

Она была неумолима, пришла еще одна медсестра на шум, они вдвоем и забрали банку с рыбкой и я за ними.

Я просил только об одном:

- Пожалуйста, рыбку не убивайте, не выкидывайте, оставьте банку там в отделении, я при выписке заберу рыбку Аэлиту, - просил я.

- Это завтра завотделением решит, мы сейчас ее не тронем, сказала она и зашли  в кабинет сотрудников отделения.

Я всю ночь не спал, думал об Аэлите, оказывается, очень привязался к ней, мне очень жалко было ее. Рано утром пошел проверить, нормально ли, на месте ли рыбка, но та комната была закрыта. Я все время ходил, проверял, дергал дверную ручку. Они появились только к обеду, я попросил уже новую молодую медсестру, которая начала свою смену, отдать мне мою рыбку. Она была доброй, хорошей девушкой, все больные ее любили. Она посмотрела на меня, спросила, кто забрал рыбку, потом вынесла мне банку. Я был очень благодарен ей, я ее хотел даже поцеловать, но она увернулась и сказала:

- Давай быстрее иди в палату и спрячь банку.

-Если они начнут искать банку с рыбкой, - спросил я.

- Ну, иди же, это уже мои проблемы, -ответила она.

Я был на седьмом небе от счастья. Все заметили, что я повеселел. Я им показал Аэлиту и спрятал банку как всегда под кровать. Еще я продолжал смотреть, как и раньше на Аэлиту, она вроде чуть-чуть  пожелтела, или мне так казалось. Не знаю отчего, то ли эта рыбка была не комнатная, типа аквариумной, в общем, однажды утром вытащил банку и заметил, что рыбка не плавает, как то лежит, я болтал банку, трогал ее, она ни в какую. Я приговаривал:

- Ну, Аэлита, давай же плавай, плавай, - просил я ее.

Но все было тщетно, она умерла. Этот день был самым трудным в больнице. Я вынес Аэлиту и позади здания отделения, где никто не ходил, похоронил Аэлиту.

Ну а через пять дней меня выписали. Глаза еще были желтоватые, думал еще просить белую рыбку у отца. Завотделением перед выпиской мне объяснил про лечение и просил, чтобы я не верил всяким народным методам. Но правда была в том, что только после того как я съел вши, показатели моего печеночного анализа улучшились резко и намного. После рыбки глаза стали не такими мутно-желтыми. Я все-таки поверил этим не очень приятным вшам и приятной белой рыбке, которые помогли мне вылечиться.

Отец потом рассказал, как он с трудом достал ту белую небольшую рыбку. На базаре только по воскресеньям продавали рыб, но маленьких, белых не продавали. Оказывается его друг - доцент пединститута просил своих знакомых, которые жили недалеко от Папанского водохранилища (60 км от Оша), чтобы они поймали и передали в Ош рыбки маленькие, белые. Что-то не так везли, и в живых осталась только Аэлита.

Бабушка тоже рассказывала, что искала вши по всему селу, нашла у работников птицефабрики, недалеко от нашего села.

А мне еще долго снилась рыбка Аэлита в инфекционной больнице, которая превратилась в желтую рыбку из белого и плавающая беспрерывно внутри тесной трехлитровой банки....